Память 29 июля
и в Соборе новомучеников и исповедников Российских.
Священномученик Иаков (в миру Яков Иванович Маскаев) родился 13 октября 1879 года в городе Уральске в семье крестьян села Еделева Сызранского уезда Симбирской губернии и был назван в память апостола Иакова Алфеева. В 1901 году Иаков Иванович окончил Оренбургскую Духовную семинарию. Учась на последнем курсе, он женился на девице Валентине, которая была круглой сиротой и воспитывалась в семье священника. В 1901 году у них родился сын Борис. Вскоре он смертельно заболел, и отец Иаков, который был уже тогда священником, горячо молился о его выздоровлении. Он обращался в своих молитвах за помощью ко всем святым, но особенно горячо и с большой верой к преподобному Серафиму Саровскому и дал обет, что, если младенец выздоровеет, он совершит паломничество в Саровский монастырь к мощам только что прославленного преподобного Серафима. По чудесном выздоровлении сына он исполнил свой обет и совершил паломничество в Саровский монастырь. Впоследствии у них с супругой родилось девять детей, и она умерла при родах последнего ребенка в 1918 году.
В 1901 году Иаков Иванович был рукоположен в сан священника ко храму в селе Зобово, расположенном в 180-ти километрах от Оренбурга. Отец Иаков зарекомендовал себя как энергичный труженик на ниве Христовой. Он неустанно проповедовал, его усилиями в течение нескольких лет была построена в селе новая церковь. Несмотря на стесненные обстоятельства в средствах и большую семью, отец Иаков был одним из самых щедрых жертвователей в епархии. Горячо отзываясь на призыв Церкви и Отечества о помощи, он активно собирал и пересылал пожертвования на нужды армии и флота во время русско-японской войны 1904-1905 годов. 8 апреля 1905 года епископ Оренбургский и Уральский Иоаким (Левицкий) наградил его набедренником. В 1909 году отцом Иаковом было выстроено здание церковноприходской школы в деревне Ворониной. С 1913 года он значится членом епархиального комитета православного миссионерского общества. В 1915 году отец Иаков был награжден камилавкой. Во время начавшейся в 1914 году Первой мировой войны отец Иаков со своими прихожанами щедро жертвовали на нужды русских воинов, и пожертвований всегда было больше, чем в каком бы то ни было другом приходе в епархии, хотя они жертвовали не от материального избытка, а от широты милующих сердец, жертвовали всё, что имели. В 1919 г. спас несколько жителей с. Зобова от расстрела белыми войсками.
Дело просвещения, всегда существенное для процветания любого народа, в начале XX века в России испытывало значительные трудности, и в особенности там, где в епархиях только недавно основались учебные заведения. В тяжелом материальном положении оказалась и Оренбургская Духовная семинария; это обстоятельство подвигло создать Общество вспомоществования ее нуждающимся ученикам, одним из деятельнейших участников и щедрым жертвователем которого стал священник Иаков Маскаев. «Без помощи Общества, — писалось в отчете ревизионной комиссии, — немало бедных воспитанников нашей семинарии не могли бы продолжать своего образования, а другие остались бы без необходимой обуви и одежды».
За безупречное и ревностное пастырское служение он вскоре был возведен в сан протоиерея и включен в состав епархиального управления. Среди своих прихожан, а также среди духовенства в епархии отец Иаков имел столь высокий авторитет, что когда пришло время и в Оренбургской епархии было образовано Орское викариатство, он был вызван в Оренбург в качестве кандидата на архиерейскую кафедру.
В январе 1923 года в Оренбурге состоялось собрание духовенства и мирян под председательством епископа Оренбургского Аристарха (Николаевского). На этом собрании абсолютным большинством голосов было решено кандидатом на Орскую кафедру избрать протоиерея Иакова и командировать его в Москву для рукоположения в сан епископа. Узнав желание правящего архиерея и собрания священнослужителей градо-Орских церквей возвести его в сан епископа, отец Иаков стал отказываться, указывая на то, что на его руках остались дети-сироты, трое из которых в несовершенных летах, причем младшей дочери всего пять лет, а между тем от епископа в настоящий исторический момент требуется прежде всего исповедничество, он должен быть готов к ссылкам и тюрьмам. На все возражения и слезные просьбы отца Иакова пронести мимо горькую сию чашу архипастырского служения и внять сиротству детей ему было сказано, что у Бога нет сирот. Выслушав это, отец Иаков согласился и не стал больше спорить, вручив детей попечению Бога и Матери Божией. Впоследствии все дети дожили до преклонного возраста, пережив летами мученика-отца; они всегда ощущали незримую Божию защиту.
В связи с тем, что в это время высшая церковная власть была захвачена обновленцами, назначение прот. Иакова Маскаева викарием Оренбургской епархии было утверждено обновленческим Высшим церковным управлением. 19 марта по пострижению в монашество с именем Иаков, в честь апостола Иакова, брата Господня, с днем тезоименитства 23 октября, он был хиротонисан в Москве во епископа Орского. Хиротонию возглавили один из лидеров обновленчества преосвященный Антонин (Грановский), в расколе «митрополит Московский», и бывший когда-то архиепископом Екатеринославским Владимир (Соколовский-Автономов), который сообщил нарекаемому в архиерейский сан, что находится в подчинении Патриарха Тихона и никогда не прерывал с ним общения. Впоследствии владыка Иаков воспринимал свою хиротонию от обновленческих архиереев (хотя и канонического поставления) как следствие своей «малоопытности и недоразумения» и сохранял верность Патриарху.
После хиротонии епископ Иаков вернулся в Оренбург. 10 мая 1923 года епископ Аристарх (Николаевский) отбыл в Москву, отдав распоряжение, что епископ Иаков остается на время его отсутствия управляющим Оренбургской епархией. Вскоре, однако, обновленческий Высший Церковный Совет назначил на Оренбургскую кафедру «архиепископа» Андрея Соседова. Епископ Иаков отказался от общения с ним и переехал в Орск. Вернувшийся в Оренбург епископ Аристарх был арестован и отправлен в ссылку. В этом же году епископ Аристарх отпал в обновленчество. Вместе с тем стало ясно, что епископ Антонин является одним из руководителей обновленчества, и по этой причине законность хиротонии владыки Иакова стала вызывать сомнения и желание у священнослужителей и прихожан, чтобы этот вопрос был разрешен священноначалием, поскольку духовенство и прихожане Орска не признавали обновленческого Высшего Церковного Совета и «архиепископа» Андрея Соседова (в конце 1923 выдворен из епархии). 22 июля 1923 года состоялось собрание всех православных священнослужителей города Орска с участием представителей от приходских советов градо-Орских церквей по вопросу хиротонии епископа Иакова, которое единодушно постановило:
«Принимая во внимание неканоничность и безблагодатность ВЦС и принятой от него именуемым епископом Иаковом — бывшим протоиереем Маскаевым, хиротонии, по недоразумению... вменить в обязанность епископу Иакову с первым отходящим поездом отправиться в город Москву и явиться к Патриарху Тихону или его заместителю для получения исправления в епископском сане и благословения от Святейшего на служение в городе Орске.
Кроме того, ввиду выдающихся нравственных достоинств и чистоты православия и той любви народа и духовенства, которую снискал епископ Иаков за кратковременное служение в Оренбургской епархии и в городе Орске, просить Святейшего Патриарха оставить любимого нами архипастыря в городе Орске, как народного избранника и весьма ревностного деятеля на ниве Христовой, снабдив его установленной грамотой».
Так как попечение об Оренбургской епархии в то время было поручено архиепископу Челябинскому Серафиму (Александрову), владыка Иаков направил к нему письмо с объяснением всех обстоятельств дела и получил ответ о спорности в каноническом отношении его хиротонии. Получив такой ответ, епископ Иаков немедленно подчинился высказанному суждению и, рассматривая это распоряжение как необходимый крест, прекратил совершение богослужений.
В соответствии с решением собрания священнослужителей, 26 июля владыка Иаков из города Орска направился в Москву к Святейшему Патриарху, но в вагоне поезда в Оренбурге был арестован сотрудниками ОГПУ и возвращен ими в Орск. Через некоторое время владыка вновь попытался встретиться с Патриархом, но снова был арестован и после краткого пребывания в заключении освобожден.
Ввиду сложившегося положения, 5 августа 1923 года было вновь созвано собрание священнослужителей градо-Орских церквей с участием представителей приходских советов и заслушано сообщение владыки о его безуспешных попытках достичь Патриарха. Собрание постановило: «...С епископом Иаковом в молитвенно-евхаристическое общение войти; просить его озаботиться получением от Патриарха Тихона соответствующей грамоты свидетельствующей о его епископском достоинстве».
3 сентября 1923 года епископ Иаков отправил прошение Патриарху Тихону, в котором он изложил все обстоятельства дела и добавил:
«Смиренно прошу не считать меня как карьериста... а если я что и сделал по малоопытности, без злого умысла, то коленоприпадающе к стопам Святительским Вашего Святейшества умоляю простить меня недостойного и грешного, исповедую верность "до смерти" Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кормило коей в стране нашей Освященный Собор передал Вашему Святейшеству, рабски, как негодный раб, прошу, Ваше Святейшество, принять меня в общение; никаким обновленческим группам я не сочувствую и реформ в жизнь проводить никогда не буду без благословения Вашего Святейшества... Снизойдите, Ваше Святейшество, к моей мольбе и исполните мою слезную просьбу. 26 июля я отправился к Вашему Святейшеству, но в вагоне в городе Оренбурге был арестован и возвращен обратно; собираюсь снова — но опять те же препятствия... Но буду надеяться на помощь Божию. Согласно извещения архиепископа Серафима о спорности и неканоничности моей хиротонии, я добровольно, как крест, возложил на себя запрещение и теперь службу не служу».
Патриарх Тихон принял его в молитвенное общение, но предложил написать письменное заявление, что владыка не имеет ничего общего с обновленческим Синодом. Епископ Иаков выполнил предложение Патриарха и написал заявление в обновленческий Синод, что он не желает и не находится в его подчинении. После этого его хиротония, как совершенная архиереями старого поставления, была признана действительной.
В это время владыку беспрестанно вызывали в ОГПУ, грозя арестом и предлагая стать негласным сотрудником. Видя, что властями созданы такие условия, когда он не может выехать из города для установления связи с Патриархом, владыка решил согласиться, для того, чтобы хоть несколько ослабить надзор над собой и канонически разрешить вопрос о законности своей хиротонии, получив об этом официальный документ Патриарха. Он заявил начальнику ОГПУ о своем согласии на сотрудничество. А затем выехал в Москву, где побывал у Святейшего и получил все необходимые документы, подтверждающие подлинность его хиротонии, и вернулся в Орск, где был тут же вызван к начальнику ОГПУ, который спросил его, зачем он ездил в Москву. Владыка ответил, что ездил за ставленнической грамотой.
31 июля 1924 г. был назначен епископом Оренбургским. Активно противодействовал в епархии обновленческому расколу. Авторитет епископа Иакова среди верующих беспокоил представителей советской власти. Неоднократно его вызывали на допросы в ОГПУ, но он решительно отказался от предложений негласного сотрудничества с властями, не согласился с требованием примириться с обновленцами и ограничить число проповедей. Он заявил, что проповедь - уставная часть богослужения, а отменять устав он не может.
13 января 1925 года обновленцы наложили на епископа Иакова запрещение в священнослужении, но оно было ничего не значащим для него, так как он никогда не связывал себя с ними, желая быть только в Патриаршей Церкви. После решительного отказа иметь какую бы то ни было связь с обновленцами владыка был вызван в ОГПУ, где ему было предложено начать сотрудничество с ОГПУ в связи с данным им обещанием, а также и с обновленцами. Владыка категорически отказался от сотрудничества как с теми, так и с другими. Начальник ОГПУ попытался уговорить его, действуя то лестью, то угрозами, но владыка проявил решительную твердость в своем выборе и не пошел ни на какие компромиссы. Вскоре ОГПУ предложило ему встретиться для переговоров с одним из своих сотрудников вне пределов здания ОГПУ, но владыка, твердо держась своего решения, отказался с кем-либо встречаться и уже никогда и никуда, и ни на какие встречи не шел.
В это время владыка служил каждый день и за каждой службой проповедовал; в своих проповедях он старался как можно глубже раскрыть содержание Евангелия, но нередко ему приходилось касаться и существа обновленческого раскола. Однажды владыку задержали, когда он ехал на богослужение. Уже начинали звонить к службе, когда его привели в ОГПУ, где кроме сотрудников находился обновленческий священник. Все они стали шумно требовать, чтобы владыка дал подписку, что он перестанет проповедовать против обновленцев и вообще будет проповедовать реже. Владыка категорически отказался, сказав, что проповедь — это уставная часть богослужения, а устав он отменить не может. Продержав некоторое время, они отпустили его. В храме между тем не начинали служить всенощную до выяснения всех обстоятельств, и велика была всеобщая радость, когда приехал владыка и началось богослужение.
Видя непреклонность епископа в служении православию и его решительную борьбу с обновленцами, ОГПУ в 1925 году арестовало владыку вместе с группой священнослужителей и мирян - членов епархиального совета и, несмотря на ходатайства прихожан, приговорило к трем годам ссылки, которую он был отправлен отбывать в город Самару. В ОГПУ составили на него следующую характеристику: «Как епископ среди верующих, и особенно среди монашествующих, пользуется авторитетом и имеет на них влияние».
После ареста владыки дети его остались без средств к существованию, и в храмах города устраивались тарелочные сборы на «архиерейских детей», дети зачастую сами ходили с тарелочкой. Авторитет владыки, любовь паствы к нему, его почитание были столь велики среди православных, что они с охотой и обильно жертвовали сиротам.
2 января 1928 г., по окончании срока высылки, Иаков был назначен епископом Курганским, викарием Тобольской епархии, но к месту назначения, видимо, не выехал.
В том же году назначен епископом Осташковским, викарием Тверской епархии. В Осташкове владыка прослужил около года и 6 февраля 1929 года был назначен епископом Балашовским, викарием Саратовской епархии. Оказывал верующим помощь в составлении ходатайств в органы советской власти о сохранении действующих или об открытии уже закрытых храмов. Своей твердой позицией в защите веры убедил прихожан в ложности обвинений в обновленчестве, которые выдвигали против него как сторонники григорианского раскола, так и буевцы, сохранил паству в верности Московской Патриархии.
В 1928 году в Балашове была арестована большая группа духовенства, а в 1929 году местные власти снова принялись собирать сведения о священнослужителях и верующих города Балашова. Они видели, что при балашовском соборе собрана дружная община верующих во главе с правящим епископом Иаковом, они обвинили их в том, что те ведут «среди населения агитацию против мероприятий советского правительства и партии, такого рода деятельностью они разлагающе действуют на местное население в селах». Было арестовано пятнадцать человек — священнослужителей, монахинь и мирян. Среди них 12 февраля 1930 года был арестован и епископ Иаков. Всех арестованных поместили в тюрьму в городе Балашове.
Власти стали вызывать для допроса одного за другим лжесвидетелей. Один из них показал, что «епископ Иаков, являясь враждебно настроенным по отношению к советской власти, имеет тесную связь с монашествующим элементом и реакционными церковниками, с коими частенько ведет беседы на дому, где он проживает; его квартиру очень много посещает не только городских церковников, но и приезжих, коим он дает советы для борьбы с мероприятиями советской власти и высказывает свое недовольство таковыми... так например, в одной из проповедей в кладбищенской церкви, примерно числа 25 мая, Маскаев говорил: "Для нас, верующих, настало невыносимо тяжелое время, власть всюду нас притесняет, не дает нам свободно мыслить; закрывая церкви, она оставляет нас, верующих, без куска хлеба, храм Божий это наша духовная пища, а советская власть нас лишает этого". Маскаев с приездом в Балашов объединил черные силы церковников из монашествующего, торгового и чиновничьего элемента и является вдохновителем их в борьбе с советской властью».
Давали показания в качестве лжесвидетелей и отступники от веры, священники, снявшие с себя сан. Один из них показал:«Мне, как бывшему священнику Преображенской церкви и бывшему благочинному города Балашова, хорошо известно, что кафедральный собор города Балашова являлся центром контрреволюционной церковной организации... Квартиру епископа Иакова Маскаева стали посещать черносотское духовенство, реакционные церковники и монашествующий элемент не только города Балашова, но и окрестных сел и районов за получением советов и обмена мнениями. Последний же, являясь вдохновителем контрреволюционной своры, в своих беседах и советах определенно восстанавливал посещающих его квартиру и подстрекал их против проводимых советской властью мероприятий. Так, примерно в мае 1924 года, в разговоре со мной по вопросу закрытия Преображенской церкви и положения коллектива сказал: "Гонения на Православную Церковь растут с каждым днем; несмотря на издаваемые законы, советская власть их сама же и нарушает, заточили сотни невинных отцов духовных, грабят и разоряют народное имущество и преследуют верующих вплоть до заточения по тюрьмам, вот плоды завоеваний русским народом свободы". Он же, Маскаев, в беседе с приехавшими крестьянами, примерно в сентябре 1929 года, по вопросу хлебозаготовок говорил: "Тяжелое настало время для народа, советская власть — власть рабоче-крестьянская, а своими мероприятиями разорила крестьянство, обобрала, что называется, дочиста, какой же крестьянин после этого скажет, что ему нужна советская власть". Маскаева очень часто и много посещает монашек, коих он настраивал для обработки местного населения, особенно в защиту церквей на случай кампании по закрытию последних, благодаря чему никому небезызвестно то, что, наряду с проводимыми кампаниями по закрытию церквей в округе, имелся ряд случаев открытых выступлений верующих против закрытия, вплоть до оказания сопротивления представителям советской власти и общественным работникам, как-то: в селе Андреевки Аркадакского района, в селе Мача Тамалинского района, в селе Репно-вершины Балашовского района и так далее. Во время произнесения одной из проповедей в соборе Маскаев, призывая верующих к сплочению для защиты религии, произнес: "Претерпевайте, верующие, все обиды, наш Отец, Иисус Христос, терпел за нас, придет время и вы возрадуетесь"».
Один из членов приходского совета городского собора показал: «...Оставшийся представитель всей этой кучки Иаков Маскаев играет видную роль среди обиженных советской властью кулаков, монашек и антисоветского элемента. К нему часто и много ездят из сел монашек и священнослужителей, кои, получив должное внушение и наказ, какой точки придерживаться, возвращаются обратно в села. Мне, например, известно со слов, или вернее из разговоров, отдельных лиц о том, что Маскаев советует приезжим к нему священнослужителям, монашкам и церковникам возбуждать соответствующие заявления перед вышестоящей советской властью на мероприятия советской власти на местах и организованно не допускать закрытия церкви...».
4 марта 1930 года следователь допросил владыку, задавая вопросы в соответствии с показаниями лжесвидетелей. Владыка ответил: «В городе Балашове я проживаю с 15 марта 1929 года и служу в качестве епископа Балашовской епархии. За время нахождения меня в Балашове я близких знакомых, с которыми бы я поддерживал постоянное знакомство, не имел и не имею. В гостях я ни у кого не бывал, а также и у меня никогда никто не бывал. В отношении обращения ко мне со стороны верующих граждан о содействии их ходатайствам по вопросу незакрытия или вновь открытия церквей могу сказать следующее. Ко мне неоднократно являлись как члены коллектива верующих, так и члены церковного совета и просили у меня совета, как и перед кем им ходатайствовать, чтобы у них не закрывали церковь или, когда церковь была уже закрыта, вновь открыть, согласно желания верующих, на что я им предлагал обращаться согласно указания митрополита Серафима в окружной административный отдел... Но подобные обращения ко мне были очень редки, а в большинстве случаев верующие, помимо и не извещая меня, сами непосредственно обращались по соответствующим инстанциям...
Я знаю, что в городе Балашове проживает много монахинь, но я лично ни с одной из них не знаком и у меня на квартире таковые никогда не были. Кроме случаев, когда они приходили с заказом к дочери по шитью. В отношении двух монахинь, которые живут при соборе, могу сказать, что я их лично знаю плохо, знаю, что одну из них зовут Наталия, а другую, просфорню, даже и звать не знаю. Две эти монахини лично у меня на квартире не были, и о церковных делах я с ними никогда не говорил.
Лично ко мне из сел как Балашовской епархии, так и из других епархий никто и никогда, не обращался с просьбой дать указания, как и что предпринимать по вопросу закрытия церквей со стороны местных органов власти.
Летом 1929 года ко мне на квартиру пришла неизвестная мне гражданка, назвалась монахиней бывшего подворья Балашовского монастыря в Царицыне и просила меня сообщить, какого я церковного течения, кем назначен епископом Балашовским и какого я мнения о митрополите Григории Екатеринбургском. На что я ей ответил, что я православный, назначен митрополитом Сергием Нижегородским, что же касается Григория, то я его считаю отколовшимся от Православной Патриаршей Церкви. Когда я своими ответами удовлетворил просительницу, я в свою очередь задал ей вопрос, кто она и почему ее эти вопросы интересуют. На что мне эта монахиня сказала, что она приехала из Сталинграда, где большинство городских приходов перешло к григорианцам, а также она слышала, что я являюсь обновленцем, и она приехала это проверить и, если это правда, что я обновленец, то спасти здешних сестер от заблуждения. Далее эта монахиня задала мне вопрос, что если я не обновленец, то почему молюсь за власть, на что я ей также дал исчерпывающий ответ, который, по-видимому, ее удовлетворил, и больше она ко мне не приходила, и я ее больше не видал...
В отношении проповедей, произносимых мною почти после каждой ей службы, могу сказать, что в своих проповедях я исключительно касался евангельских тем, не сопоставляя их с современной жизнью и не касаясь в них современных политических и бытовых вопросов».
Все обвиняемые и некоторые свидетели, будучи допрошены о владыке, говорили о нем как о выдающемся архиерее и ревностнейшем архипастыре, обладавшем среди православных города бесспорным и заслуженным авторитетом. Никто из обвиняемых не подтвердил фактов антигосударственной деятельности епископа, но для властей было достаточно свидетельства о его церковной деятельности. Сам епископ Иаков на допросах отказался давать показания против арестованных вместе с ним людей (благодаря чему многие из обвиняемых были освобождены), не признал себя виновным в «антисоветской деятельности».
13 марта 1930 года следствие было закончено, и владыке было предъявлено обвинение. Ознакомившись с ним, он написал:«В предъявленном обвинении виновным себя не признаю, ибо антисоветской деятельностью я не занимался».
9 июня 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Иакова к трем годам заключения в концлагерь. Вместе с ним были приговорены еще четырнадцать человек: четверо — к трем годам концлагеря, шестеро — к трем годам ссылки, один — к тюремному заключению на четыре месяца, трое освобождены с ограничением выбора места жительства, с поступлением на три года под надзор властей.
По распоряжению властей епископ Иаков был отправлен в Соловецкий концлагерь и в конце июня прибыл в пересыльный лагерь в городе Кемь.
Незадолго до окончания срока заключения, 16 декабря 1932 года, Особое Совещание при Коллегии ОГПУ распорядилось отправить епископа на три года ссылки на Урал. Однако каким-то образом потерялись учетные документы, в которых сообщалось, в какой именно лагерь был отправлен епископ. 27 июня 1934 года Свердловское ОГПУ обратилось к своему начальству в Москву с сообщением, что епископ Иаков в Свердловск не прибыл, и просило объявить его во всесоюзный розыск.
Епископ Иаков между тем ни от кого не скрывался, но сразу же после освобождения из лагеря посетил заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия и 4 апреля 1933 года получил от него назначение на Барнаульскую кафедру с поручением временно также управлять и Бийской епархией. В 1935 году владыка был возведен в сан архиепископа.
В Барнауле святитель-исповедник сразу стяжал любовь паствы истовым богослужением, проповедями, христианским мужеством, которое напоминало пастве мужество апостолов и первых святителей-мучеников Церкви Христовой. Несмотря на хронические болезни, почти ежедневно проводил службы в кафедральном Знаменском соборе, на которые собирались прихожане не только из Барнаула, но и из окрестных сел. Учитывая, что нет возможности для преподавания Закона Божьего, для богословских и литургических бесед, владыка везде в храмах, где служил, завел всенародное пение, чтобы из сознательного восприятия богослужения научить богословию. Иногда он сам выходил с посохом в руке к народу и давал знак, чтобы пели все. По городу и везде, куда бы он ни отправлялся, он всегда ходил в священнической одежде и с посохом, хотя в то время уже одно это было исповедничеством, вызывая со стороны безбожников хулу и насмешки. В своей жизни святитель отличался крайней нестяжательностью и для богослужений имел только одно архиерейское облачение. На службы в городские храмы он всегда ходил пешком. В будние дни совершал богослужения по священническому чину, во время праздничных богослужений всегда сам выходил к народу, совершая елеопомазание всех. После окончания литургии всех благословлял, независимо от того, много или мало было народа. В это время у него можно было что-либо спросить и получить ответ. В Барнаул к нему приехала дочь Нина. Она часто видела его молящимся ночью. Просыпаясь в два и в три часа ночи, Нина видела, с каким усердием владыка молился Богу. В эти годы здоровье владыки, сокрушенное заключением в Соловках, сильно пошатнулось, и в 1936 году он в сопровождении дочери выехал на лечение в Одессу. Когда он после непродолжительного лечения вернулся в Барнаул, стало очевидно, что близится новое гонение, и он завел себе сумку, в которой было собрано все необходимое на случай ареста.
Осенью 1936 года НКВД Алтайского края приступил к реализации плана по уничтожению духовенства Барнаульской и Бийской епархии. 23 сентября были арестованы и заключены в тюрьму в городе Бийске благочинный, протоиерей Даниил Носков, и мирянин Гектор Захарьин. 29 сентября был арестован священник Николай Пальмов. Все они согласились подписывать допросы с показаниями, которые требовались следователям. На основе их показаний власти составили обвинительное заключение, в котором, в частности, было написано: «23 сентября 1936 года 4-м отделом УГБ НКВД по Западно-Сибирскому краю в Смоленском районе ликвидирована контрреволюционная повстанческая организация, возглавляемая Барнаульским епископом Маскаевым Иаковом и благочинным священником Носковым Даниилом Матвеевичем.
Деятельностью контрреволюционной организации были охвачены: Смоленский, Алтайский и Грязнухинский районы и города: Бийск и Барнаул. В состав контрреволюционной организации входило 6 оформленных повстанческих ячеек с числом участников 28 человек...
Организация подготовляла повстанческие кадры для вооруженного выступления против советской власти в момент интервенции...»
Основываясь на лжесвидетельствах, подписанных арестованными обвиняемыми, 29 октября 1936 года власти арестовали архиепископа Иакова и заключили в тюрьму в городе Бийске. Во время длившихся в течение нескольких месяцев допросов архиепископ Иаков держался с большим мужеством и достоинством.
— Вам предъявляется обвинение в том, что вы являетесь идейным вдохновителем и руководителем контрреволюционной повстанческой организации в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Что вы можете показать об этом? — начал допрашивать следователь.
— Виновным себя в этом не признаю, — ответил владыка.
— Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас как руководителя этой контрреволюционной организации.
— Я уже ответил на первый вопрос, что виновным себя не признаю. Я не был участником никакой контрреволюционной организации.
— Вы продолжаете говорить неправду. Вам известен Даниил Носков, благочинный Смоленского района?
— Даниила Матвеевича Носкова я знаю. В мае 1933 года я из города Балашова прибыл в город Барнаул и занял место архиепископа. Первое время, ознакамливаясь с духовенством, занимающим приходы, я требовал их послужные списки. В то время Даниил Носков служил священником в селе Точилино Смоленского района. На этот приход он был поставлен мною по просьбе прихожан. В 1934 году Носков по просьбе прихожан села Смоленского мною был переведен в село Смоленское с возложением на него временно исполняющего должность благочинного. Носков у меня в Барнауле не был ни разу. Я же у Носкова был в 1935 году в конце июня, когда ездил на курорт в село Белокуриху. Заезжал к Носкову, когда ехал в Белокуриху и обратно. На курорт в Белокуриху приезжал один раз ко мне и Носков, привозил деньги, собранные с приходов на содержание патриархии.
— Дайте показания о политической настроенности Носкова Даниила.
—Дать показания о политической настроенности Носкова я не могу, так как с Носковым говорил очень мало, но из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти.
— Вы говорите неправду. Вам как архиепископу хорошо известно антисоветское настроение Носкова. Вы хорошо знали, что Носков был судим за контрреволюционную деятельность и отбывал наказание в Сиблаге. Предлагаем не запираться, а давать правдивые показания.
— О том, что Носков был судим Тройкой, я знал из его послужного списка, и что он в Смоленском районе отбывает административную ссылку. О политических настроениях Носкова я не знал, так как по этому вопросу с ним разговора не имел.
— Вы опять врете. Следствию известно, что вы, будучи у Носкова в 1935 году, имели с ним беседу на контрреволюционную тему. Категорически настаиваем, чтобы вы на этот вопрос дали правдивые показания.
— Беседа у меня с Носковым была только о церковных делах, то есть о сборе добровольных пожертвований на содержание патриархии, о службе в церквях, о перемене антиминсов. В этих разговорах коснулись, как жили раньше, кто где учился. Говорили и о том, кто за что был судим и где отбывал наказание. Носков говорил, что он не знает, за что был осужден. С Носковым по этому вопросу я разговоров полностью припомнить не могу. О себе я говорил, что был вызван к уполномоченному в ОГПУ, предъявили обвинение, допросили и судили заочно Тройкой.
— Вы все время даете показания ложные и отвиливаете от ответов на поставленные вам вопросы, что вы являетесь вдохновителем и руководителем контрреволюционной организации, созданной в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Носков Даниил является одним из руководителей этой организации, о чем он дал показания. Настойчиво требуем от вас правдивых показаний.
— Я повторяю, что ни вдохновителем, ни участником контрреволюционной организации не являлся.
— Вам предъявляются показания Даниила Носкова от 19 октября, где он указал, что признает себя виновным в том, что был руководителем контрреволюционной организации в Смоленском районе. Будете ли вы продолжать говорить следствию неправду или будете давать правдивые показания?
— Я намерен говорить правду и говорю правду на поставленные передо мной вопросы. Если Носков признал себя виновным, значит, он это делал, но мне лично об этом известно не было.
— Следствие располагает бесспорными данными о том, что вы были осведомлены о контрреволюционной деятельности Носкова и лиц, связанных с ним, так как Носков информировал вас об этом. По-прежнему настаиваем на даче правдивых показаний.
— Категорически отрицаю это, о контрреволюционной деятельности Носкова я осведомлен не был, так как он мне об этом не говорил.
— Вы уклоняетесь от ответов на вопросы, которые вам ставит следствие. Следствию известно, что вы были не только осведомлены Носковым о его контрреволюционной деятельности, но и принимали в ней самое активное участие, давая Носкову соответствующие установки. Следствие категорически требует не запираться и настаивает на правдивых показаниях.
— Я утверждаю, что о деятельности Носкова осведомлен не был, поэтому и принимать участия не мог, а также не мог давать каких-либо установок.
— Вы продолжаете увиливать от ответов. Ваша осведомленность о контрреволюционной деятельности Носкова и связанных с ним лиц и ваше практическое участие в этой контрреволюционной деятельности бесспорно доказаны следствием. Вам предъявляется показание Захарьина от 23 октября: «Иаков даже говорил, все это нужно строить под видом церковных объединений, дабы не провалить начатое дело». Как видите, дальнейшее ваше запирательство бесполезно, и следствие предлагает вам дать показание по этому вопросу.
— Это отрицаю, с Носковым я так не говорил и о контрреволюционных действиях его осведомлен не был.
— Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Будете ли вы давать следствию правдивые показания или отказываетесь от дачи показаний?
— Я намерен давать следствию показания и даю их.
— Если вы заявляете, что намерены давать следствию показания, то давайте их. Расскажите о контрреволюционной деятельности вашей, Носкова и других лиц по созданию повстанческой организации в Западно-Сибирском крае.
— Рассказать об этом я не могу. О контрреволюционной деятельности Носкова я не знаю, сам же я в политику не вдаюсь.
— Вы говорите неправду. Следствием вы изобличены как главный руководитель контрреволюционной повстанческой организации, созданной Носковым, Пальмовым и Захарьиным в Смоленском и других районах Западной Сибири. Давайте показания по этому вопросу.
— Я уже указал на предыдущем допросе и говорю сейчас, что об организации не знал и не являлся ее идейным руководителем.
— Вы продолжаете говорить неправду. Для изобличения вас в том, что являлись руководителем контрреволюционной организации, вам дается очная ставка с обвиняемым Захарьиным.
— Расскажите, что вам известно об участии в контрреволюционной повстанческой организации Маскаева Иакова Ивановича, — спросил следователь Захарьина.
— Об участии в контрреволюционной организации архиерея Иакова Маскаева мне стало известно от Даниила Носкова при следующих обстоятельствах. Летом, точно месяц я не упомню, но это было в середине 1935 летом, я пошел к Носкову. В разговоре с ним мне Носков сказал, что вчера к нему проездом на курорт заезжал архиерей Иаков. Архиепископу Иакову Носков рассказал о проводимой работе по созданию контрреволюционной организации. Архиепископ Иаков, выслушав Носкова, одобрил действия и дал новые установки по вербовке новых участников.
— Что вы можете показать по этому поводу? — спросил следователь владыку.
— К Носкову я проездом на курорт Белокуриху заезжал в 1935 году в конце июня. Разговоров с ним, то есть с Носковым, о контрреволюционной организации не имел и установок никаких не давал.
После того, как лжесвидетель был уведен, следователь сказал, обращаясь к владыке:
— На очной ставке с Захарьиным вы изобличены в том, что Носковым были осведомлены о контрреволюционной повстанческой организации, вы приняли в этом участие и дали практические установки по вербовке новых участников в организацию. Будете ли вы теперь по-прежнему отрицать вашу принадлежность к контрреволюционной повстанческой организации?
— Свое участие в контрреволюционной организации я категорически отрицаю.
— Вам для очной ставки предъявляется обвиняемый Пальмов.
— Расскажите, что вам известно об участии в контрреволюционной повстанческой организации Маскаева Иакова. Членом этой организации являлись и вы, — сказал следователь Пальмову.
— Летом 1935 года, кажется в июле, я зашел к благочинному Даниилу Носкову переговорить об устройстве меня на приход. В разговорах о нашей жизни Носков мне рассказал, что у него в конце июня был Барнаульский архиерей Иаков Маскаев, которому он рассказал о проводимой контрреволюционной работе в Смоленском районе. Архиепископ Иаков одобрил все действия и дал новые установки вовлекать как можно больше недовольных. С того момента я узнал, что Маскаев является руководителем нашей организации.
— Что вы можете показать по этому поводу? — спросил следователь владыку.
— Я уже указал, что у Носкова был проездом, но разговоров с ним на тему о контрреволюционной организации не имел и установок ни письменных, ни устных не давал.
— Как видите, ваше запирательство и нежелание давать правдивые показания следствию и то, что вы своими ответами стараетесь запутать следствие, подтверждается другими участниками и руководителями этой повстанческой организации. Будете ли вы давать следствию показания о вашей контрреволюционной деятельности и деятельности других лиц, связанных с вами?
— Свое участие в организации я отрицаю. О контрреволюционном заговоре Носкова я не знал, поэтому не давал ни письменных, ни устных установок.
— О том, что Носков, Пальмов и другие вели активную контрреволюционную работу, вы были осведомлены. Об этом подтверждали сами обвиняемые на очной ставке с вами 31 октября 1936 года. Почему вы это скрываете?
— О контрреволюционной работе, которую проводили Носков, Пальмов, я ничего не знал.
— Вы говорите неправду. При первом допросе вы, характеризуя Носкова, заявили: «из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти». Значит, у вас с Носковым разговор на политические темы был, так как без этого вы не могли бы сделать такого вывода.
— Такой вывод я сделал потому, что он, то есть Носков, в разговорах со мной не сделал ни одного выпада против власти. И к тому же Носков еще до получения от меня благословения был представителями власти зарегистрирован на приход.
— Вы же говорите, что с Носковым не имели разговора на политическую тему, а были у вас разговоры чисто религиозного характера. Как же вы все же могли определить его лояльность к советской власти?
— В разговорах Носков сказал, что у него отношения с местными властями хорошие. В доказательство привел, что на него не накладываются такие налоги, как на других священников, свыше нормы.
— Об отношении местных властей к Носкову вы сами хотели узнать или Носков в разговорах рассказал сам об этом?
— Задал вопрос Носкову я, как у него дела с налогом. Носков мне сказал, что налоги накладывают не свыше нормы.
— Значит, у вас с Носковым были и другие разговоры, не религиозного характера?
— Разговор был на религиозную тему, а отсюда вытек вопрос и о налогах. Других разговоров не было.
— Вы по-прежнему даете следствию неверные показания. С Носковым у вас был разговор и на политическую тему. О чем вам было подтверждено на очной ставке 31 октября с обвиняемыми Пальмовым и Захарьиным. Почему вы стараетесь скрывать это от следствия?
— Я уже отвечал, что никаких разговоров с Носковым на политические темы не имел. Пальмов и Захарьин от меня этого не слышали, поэтому утверждать не могут.
— Вы своими неверными показаниями стараетесь ввести следствие в заблуждение. Носкова вы характеризуете как лояльного человека, а Носков дал показания, что он антисоветский человек. В своих показаниях он говорит: «...они, то есть Пальмов, Можирин, Захарьин излагали свои взгляды, зная, что и я не советский человек». И ваши показания, что вы с Носковым не имели разговора на антисоветские темы, являются ложными.
— Никаких разговоров на антисоветские темы я с Носковым не имел.
— Кроме этого, Носков показал, что он, как благочинный и имеющий непримиримую вражду и злобу против советской власти, все антисоветские суждения священников оформил в контрреволюционную организацию, став руководителем последней. Вам он об этом рассказал, когда вы к нему заезжали. Предлагаем не запираться и дать показания.
— Ни о какой организации меня Носков не информировал, и такого разговора не было.
— Намерены ли вы давать следствию показания о своем участии в контрреволюционной организации?
— Показания давать согласен.
— Дайте показания, в чем заключалось ваше практическое участие в организации.
— Никакой организации участником я не был, и дать показания по этому вопросу я не могу.
— Вы же на первый заданный вам вопрос, будете ли давать показания своем о своем участии в организации, дали ответ, что показания дадите, а теперь заявляете, что дать показания не можете. Чем объяснить ваши противоречивые ответы?
— Противоречий не вижу, я думал, что вы будете касаться лиц, причастных к организации, поэтому ответил, что показания давать буду.
— Хорошо, дайте показания о известных вам лицах, принимавших участие в организации.
— Мне стало известно о контрреволюционной работе священников, находящихся в моем подчинении, только во время следствия. До этого времени я не знал, что они ведут работу контрреволюционного характера.
— Вы говорите неправду. О том, что Носков, Пальмов, Можирин и другие ведут контрреволюционную работу, вы знали до следствия. Предлагаем не запираться, а дать показания по этому вопросу.
— Повторяю, что до следствия я не знал, что они ведут работу против власти, когда меня стали допрашивать, то были зачитаны кое-какие показания, с того времени я узнал, что они ведут контрреволюционную работу.
— О том, что вы являлись не только участником организации, а даже руководителем ее, вам подтверждали на очных ставках Пальмов и Захарьин, и вы их показания слышали.
— Показания Пальмова и Захарьина я отрицаю, так как они не говорят, что слышали это от меня лично, а им обо мне говорил будто бы Носков...
— Носков начал заниматься контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район из Сиблага. Вы, зная о его контрреволюционных действиях, не сняли его с работы, а, наоборот, приняли сами активное участие, возглавив эту организацию. Что вас заставляет скрывать это?
— Занимался ли Носков контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район, мне неизвестно. И вел ли он работу впоследствии, я не знал также.
— Вы не могли не знать, что Носков создает организацию в Смоленском районе, так как Носковым за этот период времени завербованы Пальмов, Василевский и другие священники. К тому же, когда вы приезжали к Носкову, то об этом имели разговор.
— Разговора с Носковым о его контрреволюционной деятельности у меня не было, и я не знал, что им создается какая-то организация.
25 декабря 1936 года архиепископу Иакову был предъявлен протокол об окончании следствия. Владыка его подписать отказался, сказав, что он не признает себя виновным и поэтому протокол подписывать не желает.
Однако следствие на этом не было закончено, и он вместе с другими заключенными продолжал пребывать в тюрьме. Несмотря на тяжелые условия тюремного заключения и длительность пребывания в узах в условиях неопределенности, не сулившей ничего доброго, владыка не унывал, подкрепляемый благодатью Духа Святого, дававшего силы переносить все испытания, сколь бы длительны и тяжелы они не были.
Существует рассказ одного из сокамерников владыки. В тюрьме, которая тогда находилась в Богородице-Казанском храме бывшего женского монастыря, один из уголовников полюбил кататься на спине странного статного и красивого старика, дергая его за косу, как за поводья. А старик не противился. Но нет-нет, да скажет тихое слово мучителю, то на вопрос о несправедливости жизни ответит так, что тот хоть сквозь смех, а прислушается, задумается. И со временем что-то произошло в сознании уголовника. Позже, когда старик ослаб от болезней, вчерашний мучитель сам... выносил его на руках на прогулку, с ложки кормил. “Живи, - говорил, - батя, только живи, ты здесь очень нужен”. Стариком тем был архиепископ Иаков (Константин Кочевников."Иаков из Уральска").
9 апреля 1937 г. выездная сессия Специальной коллегии Западносибирского краевого суда, не найдя достаточных доказательств по предъявленным обвинениям, постановила отложить слушание дела и отправить его на доследование. 3 июля 1937 года Сталин подписал распоряжение о массовых расстрелах и о проведении дел приговариваемых к расстрелу административным порядком через Тройки. 25 июля Особая тройка УНКВД Западносибирского края приговорила архиепископа Иакова в числе других обвиняемых к расстрелу.
29 июля 1937 года был расстрелян вместе со священниками Петром Гавриловым и Иоанном Можириным и монахом Феодором (Никитиным). Вероятно, расстрел состоялся на территории барнаульской тюрьмы НКВД, размещавшейся в бывшем барнаульском Богородице-Казанском женском монастыре. Погребен в безвестной могиле.
Причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.
• набедренник (8 апреля 1905 года)
• камилавка (1915)
Литература и документы
• Архив УФСБ по Саратовской обл. Д. ОФ-26172;
• Архив УФСБ по Нижегородской обл. Д. ОФ-26172;
• Архив УФСБ по Новосибирской обл. Д. П-7818.
• Мануил. Русские иерархи, 1893-1965. Т. 3. С. 176-177;
• За Христа пострадавшие. Кн. 1. С. 474;
• Дамаскин. Кн. 5. С. 131-168;
• Ходатайство приходских общин г. Оренбурга об освобождении арестованных священнослужителей // ЦИВ. 1999. № 2/3. С. 16-19;
• «Обновленческий» раскол. С. 753-754.
Использованные материалы
• Православная энциклопедия. Статья игум. Дамаскина (Орловского) и Д. Н. Никитина.
• Игумен Дамаскин. "Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия". Тверь, Издательство "Булат", т.1 1992,т.2 1996, т.3 1999, т.4 2000, т.5 2001.
